«Всех прекрасных слов мира недостаточно, чтобы рассказать, какой он»

Как сообщала волонтерская сеть «Колективи Солідарності», беларус с позывным «Месяц» воевал в составе ВСУ с 2023 года. Сначала как боевой медик, спасая жизни под Бахмутом, затем служил в роте огневой поддержки, позже — в саперном подразделении.

С 2024 года он служил в минометном подразделении — именно там и погиб 19 августа 2025 года во время выполнения боевого задания.

— Мы познакомились в интернете, — рассказывает Чиа, вдова погибшего беларуского добровольца, в интервью «Салідарнасці». — У меня давно серьёзная депрессия, я могу жить только благодаря лекарствам, в реальной жизни почти нет друзей.

Однажды я узнала про приложение, где можно писать письма людям со всего мира. В том приложении я нашла «Месяца» и отправила ему первое письмо. Мы написали друг другу несколько писем, но доставка занимала слишком много времени — целый день (время получения письма зависит от расстояния между странами). Мы обменялись контактами в Telegram, где и продолжили общение.

Он увидел во мне себя прежнего: подавленного, печального, измученного... А тогда ему никто не помог, поэтому он захотел помочь мне, и в процессе этой помощи мы стали всё ближе.

— Как вы поняли, что это ваш мужчина?

— Он знал меня всего несколько дней, а уже признался, что влюбился в меня, сказал, что целое утро думал о том, чтобы увезти меня из моей страны, потому что не хотел, чтобы я жила в месте, где даже в интернете есть стены.

У него самого была депрессия, его положение было ещё хуже, но он всегда помогал мне, согревал меня своими словами.

Мы планировали встретиться в Украине, я тайком оформила паспорт, а после одного моего приступа депрессии родители всё обнаружили. Они не позволили мне ехать в Украину, спрятали мои документы и отправили меня в психиатрическую больницу, где я прожила месяц. Я всё время боролась с родителями, пытаясь заставить их вернуть мне все документы, но они отказывались.

Тогда у меня было много тревог, и он сказал: «Больше не нужно ничего обдумывать, я расторгну контракт и приеду к тебе». В то время поездка в Китай для него была чем-то неизвестным и опасным, и многие его побратимы отговаривали его ехать, потому что считали, что Китай выдаст его Беларуси.

Перед тем как приехать в Китай, он расторгнул свой контракт. А когда вернулся в Украину, заново его подписал.

Помню, как ждала у выхода из аэропорта: его все не было, и я начала волноваться. Боялась, что у него возникли проблемы с пограничниками, или, может, какие-то процедуры не были завершены, и поэтому он не мог выйти.

Я ходила туда-сюда у выхода, и вдруг увидела его — он шёл ко мне. Я обрадовалась и побежала навстречу. Он поставил сумки на землю, и мы обнялись, долго не отпускали друг друга.

В лифте я всё смотрела на него, а он смущался. На его лбу выступили капельки пота, глаза светились, будто в них было множество звёзд.

Я поцеловала его в тыльную сторону ладони. Позже он рассказывал, что в этот момент почувствовал огромную радость и счастье. Он говорил, что не понимал, почему эта девушка так сильно его любит.

В тот раз он не смог сразу увезти меня с собой из Китая, потому что для поездки в Украину нужна была виза, и мы не могли уехать прямо сразу.

— Чем он покорил ваше сердце?

— Всех самых прекрасных слов на всех языках мира недостаточно, чтобы рассказать, какой он.

Не знаю почему, но с самой первой встречи я безоговорочно ему доверяла. С каждым днём общения любила его всё сильнее. Иногда он недоумевал, почему я его полюбила.

Думаю, причина просто в том, что он — это он, без всяких причин.

Так два человека с языковым барьером оказались вместе и даже завели малыша.

— Каким был его путь на войну? Рассказывал ли вам любимый человек о том, что побудило его отстаивать независимость Украины?

— Когда мы познакомились, он уже был в Украине — тогда он находился в Запорожье, но очень скоро уехал в Бахмут. Я сильно переживала за него, потому что в то время Бахмут был самым жестоким местом в мире.

На самом деле он не любил армию и всё, что связано с насилием. Он говорил, что никогда не думал, что станет военным. Он хотел, чтобы вообще не существовало таких силовых структур, как армия или полиция.

Когда началась война, «Месяц» был потрясён, а по мере её продолжения просто не мог оставаться наблюдателем, не мог молчать перед лицом происходящего, и потому решил приехать в Украину — помогать людям здесь, защищать невинных, делать больше полезного.

Он хотел, чтобы и Украина, и Беларусь обрели свободу.

«Месяц» говорил мне, что он участвовал в протестах в Беларуси и поехал на войну в Украину, потому что хотел изменить мир… Но война — это совсем не добро. Он очень хотел, чтобы люди чувствовали гнев к несправедливости, а не страх бороться с ней.

Он говорил: «В мире много жестоких вещей, и бороться с ними — значит стараться найти себя в более счастливом мире».

«Каждое действие человека меняет мир. Пусть твоё дело — всего лишь капля в море, но море состоит из капель. Мы влияем на среду вокруг, влияем на других людей, а они — под влиянием нас — совершают другие поступки».

Он хотел избавить беларусов и украинцев от страданий. Он хотел избавить от страданий всех людей в мире.

В то время я сама монтировала некоторые видео в поддержку Украины и выкладывала их в интернет, и благодаря ему я начала помогать их команде — некоторые видео в их Instagram сделала я. Он говорил: «Вот видишь, теперь и ты стала волонтёркой». А я всё равно не чувствовала себя ею — ведь то, что я делала, было совершенно крошечной мелочью.

— Рассказывал ли он вам что-нибудь о Беларуси?

— Да, конечно. Когда мы только познакомились, он сразу начал рассказывать мне о Беларуси. Он описывал мне беларуские леса, рассказывал о грибах, о вкусных ягодах. Я узнала от него о парках и об озёрах с чистой прохладной водой.

И одновременно он говорил мне о несвободе в Беларуси, о том, что людей, которые не согласны с властью, сажают в тюрьму, даже если они не совершили никаких преступлений. Он рассказывал, что людей запугивают, что телевизор и провластные медиа их обманывают, что страной управляет жестокий диктатор.

Он рассказывал, как режим Лукашенко обманывает людей, заключает невиновных, убивает политических противников, создаёт систему, превращающую людей в ничтожества. Он говорил, что в Беларуси могут арестовать даже за то, что ты надел одежду красного и белого цветов.

Он участвовал в протестах и из-за своей позиции подвергся репрессиям и аресту, он держал голодовку в тюрьме. Он рассказывал мне, что во время голодовки в штрафном изоляторе время тянулось бесконечно, и он представлял себя худой собакой, которая кладёт голову на колени девочке, а девочка гладит собаку — и тогда все тревоги исчезают. Эти мысли всё время его спасали.

— Мечтал ли он когда-нибудь вернуться на родину?

— Да, когда-то мечтал вернуться на родину, ведь он любил свою страну. Он представлял, что однажды в будущем сможет привезти меня в Беларусь, что мы будем вместе ходить за грибами, запасать продукты на зиму, покупать овощи на рынке, вместе растить детей, покупать им игрушки и книги.

Но потом он перестал говорить о Беларуси и передумал возвращаться. Он сказал мне, что всё реже вспоминает свою жизнь там, и что он решил остаться в Украине — это его вторая родина. Ему нравятся люди здесь, ему нравится эта земля.

— Была ли у вас свадьба или вы отложили это торжество до окончания войны?

— Нет, мы не устраивали свадьбу, и у нас не было мыслей сыграть свадьбу после войны — мы даже никогда не обсуждали её.

Свадьба, платье, кольцо — всё это для нас было совершенно неважным. Когда мы подавали заявление в ЗАГСе, сотрудники сказали, что, если мы захотим, они проведут для нас церемонию во время росписи, но мы оба отказались. Потому что для нас никакой обряд не был важнее человека рядом, и к тому же мы оба очень стеснялись.

Я до сих пор помню тот день, когда мы получали свидетельство. Был солнечный ясный день. Мы поехали в ЗАГС на общественном транспорте.

После росписи мы сделали одну фотографию, а потом пошли поесть. Он купил мне мороженое, себе — энергетик, и мы сели поговорить, наблюдая за голубями в парке и наслаждаясь солнцем.

В тот же день во второй половине дня мы поехали в больницу на плановый осмотр по беременности, а после осмотра, по дороге домой, мы ещё зашли поесть пиццы.

Это был прекрасный день. Я думала, что у нас будет бесчисленное множество таких дней.

Я думала, что этот год будет самым счастливым в моей жизни. Мы наконец-то закончили отношения на расстоянии и смогли жить вместе. Мы поженились, и наш малыш родился здоровым.

Знаешь, в те дни, когда он ухаживал за мной после родов, я смотрела на него и думала: как же хорошо, что мой муж — это он. Казалось, будто вокруг нас лопаются розовые пузырьки.

Но этот год стал самым болезненным в моей жизни. Эта боль будет становиться глубже, как рана, которая долго и тихо кровоточит. И она останется со мной до конца моей жизни.

— Как ваш любимый отреагировал на то, что станет отцом?

— Я не смогла сказать ему об этом лично. Мы всё время были в отношениях на расстоянии.

Тогда я предложила видеозвонок (хотя он был на службе, и это было неудобно), потом спросила, есть ли рядом кто-то, кто мог бы помочь ему снять видео, но он сказал, что ему было бы неловко, если бы кто-то другой его записывал (к тому моменту он уже начал догадываться).

Он сказал, что понимает, о чём речь, но ему нужно, чтобы я произнесла это вслух. Он сказал, что у него дрожали руки, и в итоге он тихонько заплакал (чтобы никого не разбудить).

Мой муж всегда мечтал о семье, о детях. Он очень их любил, был невероятно терпелив с ними. Когда малыш только родился, он сказал мне, что, если в будущем я захочу, мы можем завести второго ребёнка.

Он был с малышом лишь десять с лишним дней. В начале этого года он эвакуировался из одного места и вернулся в Киев. Он получил длинный отпуск, он очень долго нёс службу там.

— Муж присутствовал при рождении ребенка?

— Да. Он очень переживал за нас. Ночной Киев опасный и тихий: русские обычно атакуют на рассвете, взрывы слышны где-то рядом. Он говорил мне, что из-за того, что я в роддоме, когда начинается тревога, он волнуется ещё сильнее, чем на передовой.

Каждый раз, когда звучала воздушная тревога, я думала: рождение и смерть, рождение и разрушение происходят одновременно.

Муж был со мной во время родов. Я сказала ему не смотреть на меня, но он ответил, что был медиком на войне, и его этим не напугаешь. Когда малыш благополучно появился на свет, он только тогда выдохнул.

Муж очень любит малыша. После выписки он ухаживал и за мной, и за ребёнком. Он никогда не говорил, что устал, он даже получал от этого удовольствие.

Иногда мне кажется, что муж любит нашего ребёнка даже больше, чем я — как мать.

— Как вы узнали о смерти мужа?

— Никогда не забуду тот день. Он снова и снова всплывает в моей памяти, в моих кошмарах.

19 августа мы потеряли связь — он перестал отвечать на сообщения. Я была в ужасе. Я без конца писала ему: жаловалась, волновалась, ждала, верила, что он вернётся домой.

Его мама тоже написала мне и спросила, что происходит.

Я написала разным его сослуживцам, спрашивая о нём. Они все говорили, что Starlink сломался, поэтому нет связи, что такое случается часто, и мне не нужно волноваться. Но на самом деле в тот момент он уже был мёртв.

У меня тогда было плохое предчувствие, но я глубоко его задавила. Я очень доверяла ему: он говорил, что вернётся домой, что выйдет оттуда живым.

Наступило 21 августа. Около шести вечера я вышла гулять с малышом. Мне позвонили. Я сказала, что не понимаю украинский и напишу сообщение. Когда начала писать, снова зазвонил телефон, голос в трубке произнес имя моего мужа. Я сказала: да-да-да. Думала, что речь идет о посылке — моя мама из Китая отправила много вещей, посылка была в Харькове.

…Когда я проходила мимо нашего дома, какие-то люди увидели меня и начали громко звать по имени. У них в руках был конверт. Я попыталась взять его, но мне сказали, что отдадут его дома. Дома я думала, что нужно что-то подписать, стала искать ручку. Но они сели за стол и попросили меня тоже сесть.

Они раскрыли документы — я не могла их прочитать. Я включила переводчик, чтобы они могли говорить. И тогда они сказали: «Нам очень жаль сообщить вам это… ваш муж погиб». Перевод был не самым точным, но я всё поняла. Я подняла на них взгляд, потрясённая, и сказала: «Нет…» — и сразу хлынули слезы. Он ответил: да, и передал мне извещение о смерти. Я не хотела смотреть. Я повторяла «нет», плакала, не останавливаясь.

Я написала его побратимам, спросила, правда ли это. Они лишь ответили, что им очень жаль, но это правда.

В тот момент я не понимала, где я нахожусь. Я плакала очень долго. Позвонила своей маме — я только и могла, что плакать.

Не знаю, сколько прошло времени. Его друзья тоже пришли. Они подошли ко мне, обняли меня. Они знали о гибели «Месяца» ещё 19 августа. Но хотели сказать мне лично, не хотели, чтобы это стало просто сообщением по телефону. Поэтому, когда я спрашивала у них, они скрывали от меня правду.

Я проплакала весь день. Не могла уснуть: закрывала глаза и засыпала на пять минут, а потом просыпалась. Каждый раз, когда просыпалась, мне казалось, что он всё ещё здесь, стоит в углу и смотрит на нас. Я говорила с ним, но он не отвечал.

Каждый день я продолжала ждать его возвращения.

— Что помогает вам пережить дни после тяжёлого известия о его гибели?

— Честно говоря, не знаю. Я просто проживаю день за днём, заботясь о ребёнке.

И сейчас очень часто я всё ещё чувствую пустоту — будто через меня прошёл огненный шторм, и всё превратилось в пепел, разлетелось по миру, и уже никак нельзя вернуть прежний облик этой разрушенной картины.

Когда он поехал на фронт, у меня началась послеродовая депрессия. Я была вымотана, и нам пришлось нанять няню. Постепенно всё стало улучшаться, я становилась всё более уверенной в уходе за малышом, меньше жаловалась и меньше плакала.

Каждый день я ждала его возвращения. Представляла тот день, когда он вернётся: как пойду с ребёнком на автобусную остановку, чтобы встретить его; как он выйдет из автобуса и, увидев нас, сразу улыбнётся своей ослепительной улыбкой. Мы обнимемся, поцелуемся, возьмём друг друга за руки и пойдем домой. Когда его не было рядом, я держалась за эти мысли и считала дни до его возвращения.

…Мне кажется, что каждый прожитый день — это наказание. Иногда я специально делаю то, что ему не нравится. Думаю: «Я знаю, тебе это не по душе, так вернись же скорее и останови меня». 

Например: я покупаю срезанные цветы и дарю их ему. А он это не любил, говорил: «Цветы должны расти, а не быть сорванными». 

— Какие слова вы хотели бы сказать мужу на прощание, если бы он вас услышал?

— Прощание? Нет, я совсем не хочу прощаться. Иногда мне даже кажется, что он не умер, несмотря на то что я была на похоронах, получила его прах, заказала для него памятник.

Я сознательно стараюсь не думать о его уходе. Бывают моменты, когда мне кажется, что он живёт где-то очень далеко, и я просто не могу его увидеть и говорить с ним.

Я не могу подумать о его смерти — стоит только этой мысли появиться, и боль становится невыносимой. До сих пор я не могу это принять. Я не видела его тело. Он, правда, умер?

Мне не позволили посмотреть. Подруга сказала, что там уже ничего не осталось, и показать это было бы слишком жестоко — и для меня, и для него, и для малыша.

Если бы он мог услышать меня, я бы сказала: «Дорогой, пойдём вместе на прогулку». И я взяла бы его за руку, и мы бы шли, медленно, долго, как когда-то раньше.

Если бы он мог услышать, я бы сказала ему, что люблю его. Я люблю его безмерно. И я повторяла бы это снова и снова, бесконечно.